Если бы настроение могло опуститься еще ниже отметки "ноль" и стать нулем с минусом (если бы такое было, конечно же), то это было бы настроение Сириуса. Как он и ожидал, этот дурацкий похмельный разговор ничего не решил. Все те же глупые обещания, просьбы, вопросы, которые не нуждались в ответах.
Сириус мирно тащился среди ночи на кухню, абсолютно трезвый, и оттого грустный. В надежде попросить у домовиков чего-то горячительного, но не сильно градусного. В таких случаях грог, пунш или глинтвейн подходили лучше всего - внутренности согревались, настроение становилось лучше, горести и обиды забывались.
Но сейчас Сириусу скорее хотелось выпить добру пинту Огневиски и забыться тяжелым похмельным сном - в своей или нет, постели. Хотя лучше бы в своей - потому что ему не хочется предавать, пусть и незримо, Фло. Они никак не связаны, она даже толком не знает, что он чувствует.
Идиот, и на что он надеется? Ведь она похожа на него самого - своенравная, упрямая, любящая риск и никому не падающая в ноги. Она не станет стелиться перед ним, как миллионы других до нее. Не будет вешаться на шею, оставляя на щеке влажный след от поцелуя. Не заберется к нему в постель.
Понятно, почему Гринвуд так дружит с Эванс -  кажется, они основали клуб "Не давай Мародерам, ломай стереотипы". Сириус хрипло смеется, не заботясь о том, что смех гулко отбивается от стен. Тут такой неземной покой, и так тихо. Сириусу вдруг хочется взять колдо-камеру и сфотографировать все это. Наделать сотни бессмысленных фотографий, чтобы потом вывесить в спальне. Даже смешно.
Настроение потерялось совсем. И событие, произошедшее не далее, как полчаса назад, не прибавило радости.
...Пробегающий хаффлпафский старшекурсник, до которому Блэку не было никакого дела. Он даже не знал его в лицо, может быть, видел пару раз в Большом зале, может быть, случайно улыбнулся его девчонке - за ним водился такой грешок. Но больше ничего по отношению к этому безымянному старшекурснику (кажется, его звали Джоном), Блэк не делал. Даже морду ему не набил, хотя руки так и чесались.
- Блэк!, - он окликнул его так внезапно, и Сириус обернулся сликом резко - с такой интонацией всегда звала его Фло. Глупая надежда.
- Чего тебе? - голос с ленцой, чуть тише, чем крик.
- Там твоя Гринвуд целуется с твоим братцем-слизеринцем.
Замок был похож, наверное, на воронье гнездо - место, где новости быстрее разносятся и достигают ушей обитателей, чем возникают. Одно предложение из пары слов - и мир захлопнулся. Перед глазами заплясали разноцветные точки. Ох, берегись, чертов гонец, с хреновыми вестями. Сейчас я вмажу тебя в стенку, и твоих новостей больше никто не узнает.
- Что, твою мать, ты сказал?
- То, что ты слышишь. Гринвуд лизалась с твоим братцем.
Что-то было - и потухло. Сиюминутная надежда, что все станет хорошо, взяла и растворилась в воздухе. Желание почесать кулаки тоже куда-то исчезло. А "барсук" умчался, чуть ли не хохоча. Ненормальный, знал бы он. Сие было абсурдом, ведь Фло не могла. Да и Регулус...
С этого момента, как он узнает, ему просто становиться плевать. Резко. На себя, на нее, на весь чертов, проклятый, перевернутый с ног на голову мир. Именно поэтому он так не таясь курит в школьном коридоре. Как будто это в порядке вещей и совершенно не запрещено. Выдыхает струю дыма. И даже Освежающие чары не накладывает, продолжает идти так. Хотя идти настолько трудно, как будто к каждой ноге привязан стофунтовый камень. Он просто убьет Регулуса, если увидит. Размажет по этой вот стене, попадись он ему.
Сказать, что Сириусу грустно - ничего не сказать. А её... Её можно уже не прощать. Потому что то, что она совершила - пускай нечаянно, пускай не сама (братцу он еще набьет морду за это, будьте так любезны!) - называется предательство. Но Блэку не нравится это слово - уж слишком горький вкус оно имеет. Но Блэки не прощают предательств. Остается только идти дальше, преодолевая глупое желание исчезнуть совсем.

Встречи, которых ждешь - всегда оказываются неожиданными. Это закон подлого мира сего. Вот и Сириусу так хотелось разбить кулаки в кровь об родного брата - и пожалуйста, кушайте да не обливайтесь, вот вам, м-р Блэк, живой родной брат. Даже на блюдечке.
Беда Регулуса, несомненно, состояла в его чрезмерно длинном языке. Если бы он охотно говорил поменьше, Сириус даже не унижался бы до того, чтобы ему отвечать. Однако сейчас это было больше, чем просто братская подколка. Это было дело чести. Своей или Фло - а впрочем, какая разница?
- Как я помню, матушка гордиться тобой, - Сириус действительно почти рычал. Если бы он сейчас был собакой, не задумываясь, вцепился бы брату в глотку, не жалея о последствиях.
Резко сократить расстояние, вглядеться ему в глаза. Пока не бить - отложить эту крайне приятную часть вечера на потом. А пока - изысканная словесная потасовка, очень в духе Блэков.
- А теперь объясни мне, дорогой братец, - Сириус почти выплюнул эти слова, - почему тебя видели с Гринвуд? И не просто видели. Если бы вы просто стояли рядом, я бы и слова не сказал. Но меня уже проинформаровали, что вы занимались одним очень милым дельцем. А теперь скажи мне, - Сириус сократил расстояние еще на полметра, и вцепился брату в ворот рубашки - не мягко, но и не настолько сильно, как мог бы, - какого черта? - последние слова он прокричал, с бешенством вглядываясь Регулусу в глаза.
Надо действительно держать себя в руках. Если он скажет хоть слово - я убью его, не задумываясь.
Сириус отошел от него на шаг и брезгливо вытер руки об рубашку. Морщась, как будто только что трогал флоббер-червя, а не собственного брата. Он жалел, что Регулус увидел такую не контолируемую его вспышку ярости, жалел о том, что вообше посмел его тронуть. Правда, желание убить от этого не становилось меньше.
А пока. Сириус просто стоял и напряженно вглядывался в лицо брата, пытаясь найти в том хоть что-то от себя. Неужели Фло действительно понравилось его целовать? Неужели она так же произнесла "Блэк", когда он отстранился? Эти мысли не давали ему покоя, ели его нещадно. Он ждал ответа, от которого зависел весь их дальнейший разговор. И неизвестно ли, разговор. Возможно, и довольно грубая драка. Раздражение и злость закипали в нем. Было тяжело даже поднять на него глаза, не то, чтобы сострить в ответ. Но он упрямо ждал ответа и перебирал воспоминания в голове. Он чудесно помнил, как Регулус преднамеренно или случайно становился свидетелем их с Фло сцен - того, как после драки с Малфоем, она прикладывала платок к его скуле, как они орали на друг друга в Большом зале, как он облил её тыквенным соком, а она просто послала ему убийственный взгляд. И как после этого Регулус посмел, спрашивается, её целовать? Или все было по-другому? Нет. Об её инициативе Блэк-старший не думал и даже начинать не хотел. Этого. просто. не. могло. быть. Или она послала к чертям все принципы?

Сириус просто стоит и смотрит. Смотрит куда-то ему за плечо, чтобы не встречаться с ним глазами.
Они были слишком разными, и в этом была их самая острая проблема. Беда на все времена. Если бы Регулус был похож на него, Сириус объяснил бы ему все значительно проще, и не было этого глупого почти-мордобоя, этого дурацкого выяснения отношений уже в который раз. А тут... Остается только или поговорить с ним по-человечески, или набить ему морду. Что ж, попробуем план "А", если не сработает - пустим в ход радикальные меры, чего уж тут.
Сириус стоит и смотрит. Старается не беситься. Особенно, когда слышит, что "ему можно".
Это так похоже на детство, когда они делили не равноценные игрушки или скупую материну ласку, или сладости, которые в доме водились нечасто, или привилегии, которых тоже было немного. Сириусу казалось, что Регулус всегда чувствует себя младшим и обиженным. И Сириус всегда сначала для вида упирался, а потом спокойно уступал младшему. Конечно, не обходилось и без драк.
Однако, сейчас, все по-другому. Они выросли и уже не тащат игрушку в разную сторону (каждый - в свою), сидя на диване Блэк-холла в парадных камзольчиках и изредка прерывая спор, чтобы с ненавистью глянуть на друг друга. Сейчас все по-другому. Они - выросли.
А Фло Гринвуд вовсе не игрушка.
И Сириус не собирается уступать брату в этом. Только не в этом.
Будь бы на её месте любая другая девушка, и он уступил бы ему, не задумываясь.
А потом он вспоминает тот случайный поцелуй, её равнодушное "Кажется, нам не стоит продолжать", как она вытирала кровь с его скулы, тогда, зимой, как после того случая в коридоре он совсем перестал замечать её. Вспоминает, как совсем недавно (а кажется, прошла тысяча световых лет), огневиски текло у нее по подбородку и Сириусу думалось, какая же она все-таки отчаянная, и как от этого хотелось обнять её в тысячу раз больше, а вместо этого он опять наткнулся на холодное равнодушие. Он вспомнил, как он, как дурак, шнырял за ней по замку и делал фотографии, чтобы потом никому не показать, как смотрел, как она неловко затягивается сигаретой, и запомнил её смешные привычки. Эта девушка не могла так просто целовать его брата. Просто н-е м-о-г-л-а. Осознание того, что он сделал, приходит слишком поздно. Неизбежная ошибка. Глупый идиот. Теперь придется сказать правду, а это всегда нелегко.
- Понимаешь...я люблю её...,- он произносит это совсем тихо, уставившись в пол и стараясь не смотреть на брата. Какая слабость и глупость, большего идиотизма некуда и желать. Но что делать, когда нужно говорить правду, а она сама лезет и лезет из тебя? Сириус знает - Регулус поймет. А если не поймет, то однажды осознает, когда сам попадет в такую же ситуацию. Сейчас, он, может быть, и посмеется, а позже - обязательно вспомнит. Сириус, кажется, сам понимает, что только что сказал и поднимает глаза, чтобы взглянуть на брата.
Ну давай же, язви.

Сириус запрокинул голову и хрипло рассмеялся. Этот снег был таким волшебным  таким внезапным... Как будто в их закадровом мире уже все хорошо, и они попросили у друг друга прощения. Как будто. Жестокая реальность считает совсем по-другому. Белый, холодный, тоскливый снег. Пара снежинок падают Сириусу на рубашку, он ежится. Непривычно, как будто тут стало в разы холоднее.
Судьба возводила им с братом все связи и мосты, а они их так глупо рушили, гордецы. Сириус знает, какое идет время и чудовищно несправедливым будет ругаться из-за какой-то девчонки, даже если это и Фло. Иногда надо подавить свою чертову Блэкову гордость, свою аристократическую породу, для того, чтобы не потерять всех. И родного брата особенно.
В сущности, они не ссорились и не ненавидят друг друга, как все привыкли считать. Просто их миры отдалили и развели их куда больше, чем они сами. Но Сириус не дурак и понимает, что порой даже две планеты могут столкнуться. Так происходит и в этот вечер.
И пока брат в бешенстве, стоя прямо перед ним, кричит ему в лицо о любви, Блэк уже знает, что ответить:
-Но ведь еще не поздно все это изменить. Ты более сильный, чем я. Я сломался раньше. А ты существуешь, и как я вижу, все равно продолжаешь бороться, - порой Сириус действительно знал, о чем говорит, - и мне кажется, что рано или поздно появиться человек, который заставит изменить тебя свое мнение о любви.
Сириус мог сказать это куда проще, выразить правду язвительными и острыми словами. Однако, он понимает, что сейчас, только стоит ему съязвить, братец набьет ему морду и даже не пожалеет.
Когда хочется сказать правду, лучше молчать. Миллиарды слов вертятся у него на языке, не готовые с него сорваться.
Когда устанешь.
Чертов камень, который так давит! Чертова жизнь, которая развела их по разные стороны, расставила, как пешки на шахматной доске. За что? За неповиновение чертовым идеалам, за предательство семьи? Почему, почему, почему?
Блеку хочется выть, как раненому зверю, но кажется, что какой-то выход еще есть. Он подходит к Регулусу, пускай тот даже и в бешенстве, произнося:
- А пока...
И протягивает ему руку, для того, чтобы крепко пожать в своей. Обменяться рукопожатием - это так символично.
Мерлин, как давно они не говорили...И Сириус понимает, что чертовски много чего упустил, закрываясь от этого мира в дурацкие ракушки. Пора прекращать.

На мгновение в коридорах становится очень тихо. Где-то далеко слышен звук дождевых капель - остатков волшебного снега. Или вернее будет сказать - останков?...
Назойливый звук. Кап-кап-кап.
И тишина - такая по-странному громкая, что, кажется, её можно разбить, как склянки в кабинете Зелий на третьем курсе. В ушах звенит. А протянутая рука так и остается протянутой.
Он хотел заключить  мир, а вместо этого получил заключительный удар. Слова брата оставляют рубцы и Сириусу кажется, что еще одно слово, один звук, одно движение губ и он больше не выдержит. Повалиться замертво, как раненый зверь. Блек медленно опускает руку. Все это происходит в абсолютном молчании, как будто они играют в дерьмовой магловской постановке, которую ставят на подмостках маленьких театров, которые чаще всего находятся в подвалах. Отвратительно, чертов фарс. 
Философы, твердящие, что за одну минуту не могут пасть привычные бастионы мыслей, да и вообще - весь мир человеческий - бессовестно врут. Еще как может.
Мир Блека давно летит к чертям. Это - завершающий штрих, последний мазок, которым неумелый художник недоучка завершает свой первый шедевр. Сначала родители, побег из дому (Сириусу не нравится слово "побег" - звучит так, будто у него не было прав на это), потом Фло. А теперь еще и Регулус. Теперь мысль только одна - вернутся в собственную гостинную и надраться так, чтобы завтра не в состоянии выйти никуда. В этом просто нет смысла. Никакого. Смысла просто нет. Ни в чем.
Глупо было надеется, так глупо. Сириус стоит, не в силах даже послать Регулуса прямым текстом. Создается ощущение, что все слова кто-то просто взял и вырезал из глотки, а ему, теперь немому, с этим жить. Блек беззвучно открывает рот, но звук не идет - словно на него кто-то невербально наложил Силенцио. Пустые звуки, не несущие никакого смысла по своей сути.
Сириус понимает, что хватился мириться с братом слишком поздно. Здесь они слова в осином гнезде, где каждый намеревается ухватить себе кусок побольше. Здесь Регулус не имеет права мириться с чертовым предателем крови - иначе сам станет таким же предателем. А этого Сириусу хочется меньше всего - если брат выбрал такой путь, то пускай. Сириус - уже пропащий. А утягивать в эту пропасть брата он никак не собирается. И потому его позицию почти понимает, хотя и очень обижен. Отвечать ему не хочется.
Хочется сказать брату - ты только, знаешь, не уходи, останься таким же грустным, смешным и мудрым. Тем, с которым мы рушили унылые устои дома в детстве, пока тебя спешно не бросились воспитывать, как идеальную кандидатуру для чистокровного наследника, а не предателя, как я, с тем, которым мы совершали шалости, пока я не встретил Джима, с тем, у которого еще не было диагноза "Слизерин". А я своим диагнозом гордился, и задирал нос все выше, аргументируя это тем, что так не похож на остальных.
Сириус шумно выдыхает, наклоняет голову и странно отстраненно смотрит на брата. Сириус грустно кивает, потому что слова до сих пор не желают покидать горло, а звуки - гортани. Сириус пожимает плечами, словно заправский мим на площади Сан-Марко. Сириус не задает вопросов, не дает обещаний и не просит клятв. Он понимает - время упущено и для этого слишком поздно.
Сириус просто смотрит.