Идти. Переставлять ноги, сбиваясь на нервный шаг.
И не смотреть на неё, чтобы в очередной раз не подаваться соблазнам. Их, этих соблазнов, просто нет и быть не может. Фло Гринвуд нет в его жизни, несмотря на то, что она держит сейчас его за руку и почти тащит на себе. Была бы на её месте другая, он давно ушел бы прочь, даже не оглянувшись. А за ней он идет - покорно, будто под Империусом. Настолько покорно, что это даже пугает его самого. Сириус - не марионетка в руках какой-то девчонки, нет, нет и нет!
Вырвать руку. Идти самому. Толкнуть дверь первого попавшегося пустого класса. Кажется, он понимает, что она вела его именно туда. Что ей хочется сказать? И будет ли она говорить? Он - кристально трезв благодаря зелью, её еле держат ноги. Отличная парочка. Отличный получится разговор, очень продуктивный и замечательный.
Сириус щурится в темноте, и ждет, пока глаза хоть чуточку привыкнут к обстановке. Ему кажется, что пьян он, и то, что в таком состоянии он еще стоит на ногах и сохраняет способность говорить, радует безмерно. Потом он вспоминает, что это вовсе не действие алкоголя. Он громко захлопывает за собой дверь.
- Ну!, - и смотреть на нее почти в упор, и расстояние между ними меньше двух шагов, - что ты хотела, Гринвуд?
Голос срывается не в крик, но превышает громкость. И он старается успокоиться, чтобы не съехать в грубость или банальное хамство. Она просто вынуждает его делать это. Тоже мне, невинная овечка. Блэк зол.
Он произносит её фамилию так, как раньше - без особой нежности, на выдохе и с издевкой. Он обещает себе, что больше не сдаться - она уже достаточно больно сделала ему тогда, в коридоре. И повторения этого он не выдержит. В противном случае, он просто сдохнет, если она сделает так еще раз. Сдохнет. Или убьет её.
Он все еще ждет от неё ответа, а затем подходит ко окну, распахивает створки. К черту. Пошло все к черту.
И не отворачивается от окна, потому что спокойно смотреть на нее не может - ему кажется, что слезы застилают глаза, но это - скорее действие алкоголя, и не более. Он без стеснения распахивает окно шире, садиться на подоконник. Курит, хотя и долго не может сделать затяжку. 
— Гринвуд, ты самая упрямая из всех существ, кого я знаю, - в темноте, как бы к ней не привыкли его глаза, кромешной, которая царила здесь, не видно её лица. Блэк любил смотреть ей в лицо, читая, о чем же она думает - беда её была в том, что она ничего не умела скрывать. И теперь картинка была самой идиллической - он курил на подоконнике, а она упрямо стояла рядом с ним, напротив и кусала губы, думая, как заговорить. Фло была не из робких, наверняка, она сама не знает, зачем вытащила его сюда - во всяком случае, Сириус так и думал. Окурок второй сигареты исчез в окне, как первый. Они угрюмо молчали. Даже слишком угрюмо, чтобы добавить что-то еще.
Сириус все больше думал, что не стоило сюда идти, и напиваться так, как за час до этого, тоже не стоило. Это перестало приносить всяческое удовольствие - и от этого становилось, черт возьми, только хуже. Сириусу нравилась Фло, но сейчас он предпочел бы встретить этот вечер в объятиях кого угодно, лишь бы не молчать вот так - сурово, угрюмо и совершенно правильно.

А вечер совсем не радует теплом. И сидит Блэк  - мерзнет, курит, гладит пальцами оконную раму, смотря вниз и думает, что эта проклятая нить молчания вот-вот надорвется. И будет куда проще. Ему думается, что это все выглядит глупо и что сейчас, в довершение всего, сюда кто-то зайдет, найдет их с Гринвуд вдвоем, понимающе кивнет и смоется.
Он смотрит на неё, она молчит. В тот момент Блэк завидует людям с плохим зрением – говорят, что они видят мелкие детали, вроде шрамов, очень нечетко и вообще, постоянно напрягают глаза. А ему, в какой-то мере, повезло – зрение у него очень хорошее, а как же иначе объяснить то, что он так жадно разглядывает её? Словно фотографирует – родинку в углу щеки, шрам на подбородке, взъерошенные волосы. Разбить стеклянный колпак молчания. И она делает это. Извиняется. Как будто от её извинений ему станет хоть на йоту легче, чем есть сейчас.
-У тебя, Гринвуд, совсем совести нет. Была бы ты парнем, я бы тебя послал давно, но женщин, увы, не посылаю, - проговаривает он, почти не веря в глупость сказанного, пытается смеяться над собой, но не получается.
И тут он понимает, что пора ловить удачу за хвост. И как там говорят в маггловских книгах? Наглость – второе счастье, да?
-Я принимаю твои извинения, -тихо, но нагло, даже слишком нагло заявляет ей.
Кажется, она задумывается влепить ему пощечину или просто уйти, потому что медлит с ответом.  Её рука на груди. Слишком много воспоминаний. Блэк надеется, что этот их разговор не станет случайно подслушанным разговором и не будет передаваться из уст в уста на следующее утро. Это только усиливает мрачные мысли. Блэк и сам ненавидит подслушанные разговоры -  в них всегда открывается больше правды, чем стоит. Улыбка выходит гаденькой. Этот их разговор похож на минное поле - никогда не знаешь, что будет дальше - пройдешь, или тебя разорвет в клочки через долю секунду. Что же предпринять дальше? Все это так странно, будто происходит не с ним. Раньше у него не было подобных проблем. Да и чего грешить, подобных девочек раньше у него тоже не было. Кажется, он удивлен от одной такой мысли. Незаменимых нет, помнишь же? - напоминает себе внутренним въедливым голосом.
Блэк прокашливается, понимая, что думает совсем не о том. И смотрит куда угодно – себе на руки, в пол, на стены кабинета, только не ей в лицо. Время непозволительно большое, и стоит, наверное,  идти в Гостинную, а иначе они, как пить дать, наткнуться на Филча. Ему становится не по себе.  От дружеского тона, в котором проходил разговор, от того, что он так мирно говорил с ней, позволил себе стереть все границы. С каких пор он стал так легко прощать, стал таким уязвимым и мягкотелым? Нет, так больше не может продолжаться. Нужно выбирать правильно амплуа – или строить из себя ловеласа, у которого на счету поклонниц половина Замка, или обращаться с ней, как сегодня, как вчера, как всегда.
Он выжидающе смотрит на нее. Он щурится, чтобы разглядеть её лицо, но темнота не дает ему шансов. Неужели ей можно верить или она так снова проверяет его? Ищет слабые места или точки, за которые стоит зацепить? У него нет пустых мест, за исключением дыр в груди, о которых никто не знает. Его дыра становится больше.
Несмотря на все - извинения, темноту и то, что она стоит напротив его - и им обоим несомненно пора, он вдруг понимает, что не знает, стоит ли ей верить. Пусть видит, что у него тоже гордость и никакая, в сущности, девчонка не может отвечать ему так. Даже если она - Фло Гривуд. Уйти он не может, но решает поступить, как она. Я не марионетка.

Сириус замирает около нее в нерешительности, совсем не зная, что предпринять. Да он и на самом деле не знает. Он спрыгивает с подоконника и становится рядом с ней.
Трудно что-то делать, особенно, когда хочешь играть по правилам, но твоё чертово чувство справедливости душит тебя самого. На самом деле, он не чувствует ничего. В такие моменты, - а их за его жизнь уже бывало немало, он становится будто каменным.
Плакать его отучили еще в глубоком детстве - пара Круциатусов всегда сделают своё дело лучше простых угроз и уверений. Что не говори, а у его матери были довольно жестокие методы воспитания.
Плакать Блэк не плачет, но когда в постели случайные девочки касаются шрамов, морщится, как от недозрелых слив. Это то, чего они не должны касаться - ни тактильно, ни глупыми вопросами. Это - не в их компетенции. Это - другая его жизнь. А сейчас две жизни, словно рельсы, сходятся в одну. Тут никакого Омута памяти и зелий не надо - прикроешь веки, а воспоминания унесут тебя уже достаточно далеко.
Сейчас он лучше всего понимает, как это. Сейчас он больше всего боится обидеть её, но все равно топчется по ней, как неуклюжие однокурсники на танцах.
Сириусу вовсе не хочется нести философскую чушь, он открывает глаза и захлебывается в ненужных словах, пытаясь найти правильные. Ему не хочется злиться, и несмотря на всю грусть, он зол:
- А когда ты была настоящей? Когда целовала меня или когда отталкивала? Когда ненавидела и прожигала меня глазами? Когда, когда, когда? - сейчас меньше всего ему хочется слышать правду, но он кидает ей эти слова в лицо, как собаке кость, как обвинение в суде, желая выяснить то, что давно хотел знать. Он говорит эти слова шепотом, ей в самое ухо, а дыхание её совсем рядом. Не сорваться с катушек.
Она стоит к нему спиной, стараясь не всхлипывать, но он словно кожей ощущает, что она плачет.
Заставил её плакать? Гребанный мудак.
Он понимает, что нужно срочно что-то сделать. Заставить её перестать.
И кажется, Сириусу теперь ясно, что ничего она не проверяет его - она действительно сожалеет о своем поступке. И если ему нужно было подтверждение этого - он его получил. Пускай даже в виде её слез.
Мудак гриффиндорский, обыкновенный, ареал обитания - красная гостинная, питается всем, что Мерлин на душу положит, особенно с перепоя и за завтраком - вот кто он есть, пускай это даже и напоминает запись из учебника по Травологии.
Он подходит к ней, гладит по спине и плечам, успокаивая. Говорит что-то. Потом, силясь припомнить, что говорил - не вспоминает. Он просто прижимает её к себе и шепчет на ухо:
- Не плачь, пожалуйста, Гринвуд. Это не вяжется с твоим героическим обликом.
Он знает, что так заставит её улыбнутся.
Он не представляет, что будет делать дальше, но сейчас главной задачей остается - успокоить её и самому не утонуть в её слезах.
Достаточно уже горя.
Сегодня все обязаны веселиться, как это делают в Гостинной, и потому они должны разобраться с этим всем окончательно и бесповоротно.
- Все потом, - отвечает Блэк, беря её за руку. Блэк совершенно не умеет утешать, предпочитает идти напролом.
С девочками он вообще общается по-другому, в  дружбу женщины с мужчиной не верит. И потому он просто прижимает её к себе и дует на волосы на макушке.